Смерть - не столько природный, сколько социальный феномен. Это не просто сфера, лежащая за пределами жизни, это еще и граница между жизнью и смертью, и эта граница на протяжении истории постоянно передвигается вплоть до того, что смерть полностью поглощает жизнь в эпоху постмодерна. Чтобы понять, как это случилось, стоит внимательнее посмотреть, какие другие роли играла смерть в фундаментальном дуэте с жизнью.

Смерть: как ее не было

В манифестационистском представлении этноса отсутствует понятие "абсолютная смерть", смерть – это всего лишь переход из одного состояния в другое, который, по сути, не воспринимается как таковой, смерть и жизнь не осмыслялись как дуальная пар. Жизнь не есть не-смерть, но и смерть не есть не-жизнь: все суть одно. Только весь мир во всей его непрерывности самодостаточен, в нем нет жестких антитез бытия-небытия, всякое небытие – инобытие. Такая смерть, похожая на переход в соседнюю комнату, очень правильно изображена в «Мертвеце» Джима Джармуша: в какой именно из моментов фильма герой умирает, неясно, похоже, даже самому режиссеру. Реальность невозможно отличить от посмертного путешествия.

Между миром мертвых и миром живых налажена коммуникация, постоянный обмен, потому что человеческое существование не прекращается со смертью. Даже более того – жизнь возможна постольку, поскольку возможна смерть, человек всегда находится в центре круговерти двух сил: чтобы родиться социально, члену этноса необходимо пройти процесс инициации, когда мертвые предки поглощают душу неофита, который рождается заново.

У индейцев Южной Америки духи предков, оставаясь невидимыми, продолжают принимать участие в жизни живых. «Из нескольких душ, которыми наделен человек, та, что продолжает жить после его физической смерти, может посещать живых и иногда даже приносить им пользу»(1). Манси в промежутке между смертью одного человека и рождением другого, в которого данная душа переселяется, души создают специальное жилище, называемое "иттермой". Душа этого человека воплощается затем в младенца, родившегося в этом же доме. В верованиях йоруба после смерти элементы, составляющие человеческое существо, возвращаются к оришам, которые вновь распределяют их среди новорожденных(2) . У племен Северной и Западной Европы мегалитический культ мертвых, вероятно, «опирался не только на веру в то, что душа остается жить после смерти, но и, главное, на уверенность в могуществе предков и надежду на их защиту и помощь»(3) .

Коммуникация между мертвыми и живыми, которая и лежит в основе поддержание этностатики институционализирована: фигуру шамана можно найти в большинстве этносов Центральной Азии, Северной Америки, Индонезии, Океании и т. д. Эта избранная высшими силами мистическая элита не столько управляет религиозной жизнью общества, сколько заботится о его "душе". «Шаман является целителем и проводником душ потому, что он знает техники экстаза, то есть потому, что его душа может безопасно оставлять свое тело и путешествовать на очень большие расстояния, достигать Ада и возноситься на Небо»(4) . Или он может вселять в себя духи и контролировать их. Принципиальная роль шамана заключается в защите психической целостности общества и зиждется, прежде всего, на уверенности людей в том, что один из них сможет им помочь в критической ситуации, вызванной обитателями невидимого мира. Шаман поддерживает равновесие между умершими и рождающимися, перевозя души последних на другой конец реки – к ее истоку и предоставляя их новорожденным.

В смерти люди столкнуться с тем, чего не ожидают, и сильно удивятся. /Гераклит/

В античной философии была впервые предпринята попытка на рациональных основаниях примерить индивидуальное сознание с конечностью человеческого существования, что запустило необратимые процессы в изменении отношения к смерти, к постепенному и пока еще еле заметному переходу от смерти коллективной к смерти индивидуальной. Примечательно, что здесь уже смерть и жизнь не единство одного, как это было ранее, а единство двух. Смерть становится не-жизнью, разницу между этим и тем миром начинают подчеркивать.

Теория Платона утверждала бессмертие одной из составляющих человека – души: «смерть мыслилась как отделение нетленной вечноживущей души от смертного тела»(5). По мнению Эпикура, сметь, заключающаяся в отсутствии ощущений, ничего общего с человеком не имеет; стоики наделяли ожидание смерти этическими мотивами, а смерть Сократа символизировала собой вид смерти-бессмертия. Представления древнегреческих философов о смерти сильно меняются, но интересно рассмотреть те обряды, которые сохранялись веками и характеризовали народ. После смерти человека ждет подземное царство мертвых: «бог Гермес брал за руку душу умершего и вел ее к реке или озеру Стикс, или Ахеронт. Перевозчик Харон переправлял на своей лодке на другой берег души усопших, попадавшие таким образом в царство теней. Харону предлагалось заплатить за его услугу один обол, и этот обол заранее вкладывали умершему в рот»(6) . Чтобы умилостивить сидящего у ворот царства мертвых Цербера, в руку умершего вкладывали медовую лепешку. У мертвых было неписаное право на эти обол и лепешку. Кроме того, было принято оставлять умершему все, что ему было дорого или в чем он мог нуждаться в загробной жизни: мужчинам клали в гроб оружие – женщинам – украшения, детям – игрушки. Наряженный и омытый, умерший во время церемонии часто выглядел лучше оплакивавших его живых. И после окончания периода траура память умершего продолжали чтить, принося жертвы.

Душа также совершает метаморфозы, переходя в другое царство, но уже эти метаморфозы не заключают цикл рождения и смерти, как это было в архаических племенах. Примечательно, что мертвые имеют определенные права (например, на обол), которые живые должны почитать. Однако в греческой мифологии есть ряд культов, которые распространяют идеи вечного возвращения и перерождения, близкие к манифестационизму. Так, Адонис стал божеством умирающим и воскресающим каждую весну. В Афинах в середине лета проводились адонии, праздники, посвященные Адонису, когда повсюду выставлялись "садики Адониса" - горшочки с быстро отцветающими букетами. В обрядах вслед за весельем, знаменующим возрождение природы, следовало ритуальное оплакивание. Слияние с природой под знаком иррациональной траты проповедовал Дионисизм. «Нет смерти, нет Судьбы, мгновение переживается как вечность. Нет города и его законов. Есть только неистовый водоворот, в котором кружится небо и земля, листья деревьев и облака, камни и человеческое тело»(7) . Орфей, спускавшийся в Ад также разделял учение о приоритете духовности перед телесностью.

«По учению орфиков душа человека находится в круге постоянных перевоплощений, но через презрение к плоти и аскетизм может вырваться из него и вступить в мир вечного блаженства»(8)

Зороастризм философски осмысливает мир на основе дуалистической идеи о постоянной борьбе света и тьмы, добра и зла. Зороастрийцы, веря в бессмертие души, тоже не видят в смерти уничтожения. «Персы боялись больше зла, совершенного при жизни, чем смерти, а потому момент смерти считался очень опасным с точки зрения возможности попасть в руки злых духов»(9) . Душа умершего должна переправиться по мосту – Чинвато-пэрэто, где она будет судима за деяния, совершенные ею при жизни. Трупы покойников - символ нечистоты, которые не должны соприкасаться с чистыми стихиями, отсюда - особый обряд Захоронения: в открытые башни дакме носильщики трупов насассалары сносили тела умерших, где их склевывали хищные грифы, а кости сбрасывались на дно вырытого в башне, облицованного камнем колодца. «Смерть в зороастризме является символом временной победы зла над добром, и основной целью обряда погребения является как можно скорее ограничить распространение этого зла»(10) .

Вершит суд над людьми бог Митра, взвешивая грехи и добрые дела умершего на специальных весах за его спиной, душе приговор суда не сообщается; затем душа проходит по мосту над пропастью. Митраисты считали, что существуют семь небесных сфер, управляемых семью планетами. Проходя через сферы неба, души получают от каждой планеты те или иные свойства, которые определят в дальнейшем их характер. После смерти душа следует тем же путем, только в обратном направлении. Проходя уровень за уровнем, душа возвращает планетам все те качества, которыми они когда-то наделили её. Если же душа не в состоянии перейти на какой-то уровень, она становилась призраком, обреченным на бесприютные скитания по земле.

Смысл существования индуиста состоит в том, чтобы понять, что множественность мира - это обман, ибо есть одна Жизнь, одна Сущность, одна Цель. Индивид в круговороте существования идет через серию повторных рождений и смертей (закон кармы). Душа индивида будет рождаться, воплощаться в мире до тех пор, пока не освободится от всех элементов желания. Это учение о "вечном возвращении": рождение и смерть означают лишь создание и исчезновение тела, новые рождения являются странствием души, круговоротом жизни (сансара). Рождение и смерть в индуизме вообще не рассматривались как пределы индивидуального бытия.

Бессмертие души – вот то коллективное усилие народа, с помощью которого он пытается преодолеть зарождающийся страх перед смертью. Утверждение духа, души позволяет преодолеть идею конечности в циклах постоянного возрождения и перерождения. Живое, чтобы быть живым должно умереть и воскреснуть. Смерть становится Иным. Смерть становится самостоятельным явлением, а не стороной жизни.

Появление «ничто»

Идея сотворения мира ex nihilo кардинально меняет отношение к смерти, эта, по сути, рационалистическая идея вводит представление о прерывности, границе, по сути, идею абсолютной смерти. Появляется новый тип креационистской сакальности. «Представление о творении мира из ничто делает историческое существование каждой конкретной личности, каждого вида чем-то принципиально уникальным. Тут-то и следует искать источник самотождественного существования единицы»(11) . Но пока существует идея бессмертия души эта концепция не приводит к тому экзистенциальному страху и разрыву человека со смертью, к которым она приведет в XX веке. Кроме того, сотворением мира – единичное событие, которое кладет конец существованию этноса в рамках постоянного возвращения и заменяет его уже народом в рамках истории, событие возможно только в истории.

Идея продолжения жизни после смерти составляет общее достояние древних религий и христианства. С тех пор как Христос победил смерть она начала рассматриваться как новое рождение, как переход к вечности, каждый христианин должен встречать ее с радостью. В Евангелие от Матфея изложена концепция потустороннего мира и страшного суда. Смерть – следствие грехопадения человека. Смерть трактуется как мгновенный акт перерождения, к которому человек должен готовиться всю земную жизнь. «Христианство признает креационистскую модель, факт творения мира из ничто и двоичный код как объективную, трагическую форму существования "подзаконного бытия", с одной стороны, но, с другой стороны, смысл христианства, "Нового Завета", "Благой Вести" и состоит в преодоление такого состояния, в милосердной жертве Сына, дающей возможность новой онтологии»(12)

Человек в православии создан для бессмертия. Однажды умерев, человек снова восстает при Общем Воскрешении. Но душа не прекращает своего существования ни одно мгновение. В течение первых двух дней душа наслаждается относительной свободой и может посещать на земле те места, которые ей дороги, но на третий день она перемещается в иные сферы. В это время (на третий день) душа проходит через "мытарства", на каждом из которых истязуется тот или иной грех. Затем, успешно пройдя через мытарства и поклонившись Богу, душа на протяжении еще 37 дней посещает небесные обители и адские бездны, еще не зная, где она останется, и только на сороковой день назначается ей место до воскресения мертвых.

В исламе есть учение о рае и аде, о воздаянии человеку в загробном мире за его дела. Небесные сферы включают джанна (рай) и джаханнам (ад). Над Геенной висит мост Сират – путь в рай, он настолько тонкий, что без помощи животных, которых человек принес в жертву на прзднике Ид аль-адха, ему не перейти. >i>«В Судный день после звука ангельской трубы подвинуться горы, падут звезды и умрут люди, но после повторного звука мертвые воскреснут и предстанут перед судом Аллаха, который сравнит их добрые и дурные поступки и определит рай или ад как место их нахождения»(13)/

В иудаизме важно подчеркнуть расхождения в отношении к смерти у догматического учения и у его мистической части – каббалы. В мистической части все еще торжествует жизнь, а смерть присутствует как метаморфоза. Согласно Каббале, душа перевоплощается до тех пор, пока не реализует той цели, для которой она была создана. Состояние, в котором достигается эта цель, называется «Гмар Тикун»— конечное (окончание) исправление.

Первоначально, когда еще граница между естественным и сверхъестественным была зыбкой, конец времен на Западе представлялся не в виде Суда. Люди ожидают возвращение Христа. Тема страшного Суда вновь появляется только в XI веке(14) . Сквозь иконографию, его изображавшую начинают просвечивать новые тревоги человека. Сцена Христа во славе Своей заменяется изображением геенны огненной. К XIII веку идея страшного суда почти полностью вытесняет идею Второго Пришествия. Страх перед судом начинает брать верх над верой в собственное воскрешение(15). Человек оказывается один перед Богом со своей биографией и со своим богатством, которое он как-то пытается пристроить в своем завещании, так, чтобы после физической смерти монахи молились за спасение его души. Страх перед потусторонним миром, перед вечными муками овладел людьми прежде, чем их обуял страх перед самой смертью.

Кладбища, бывшие раньше сосредоточением скверны и нечистоты, становятся сосредоточением сакрального, центром общественной жизни. Распространяется практика выставления костей напоказ (помещение их в оссуарии). Человека позднего средневековья окружают картины пляски смерти – macabre, источники по искусству умирания – artes moriendi. «Смерть на исходе средневековья уже не уход или переход. А конец или разложение»(16) . Начинает появляться чувство, что смерть присутствует в самой жизни. В результате – неуемное желание утвердить жизнь как самостоятельную ценность в эпоху гуманизма. Все больше распространяются такой грех как avaritia – чрезмерная привязанность к людям или вещам. «Пляска смерти являла собой не только благочестивое предостережение, но и социальную сатиру, сопроводительные же стихи несли отпечаток легкой иронии»(17) . В смехе человек пытается преодолеть свой страх, а в карнавале – изменить свою жизнь.

Открытая Хейзинга алчная страсть к жизни оборачивается в это время «ростом пессимизма, отчаяния, трагическим осмыслением неотвратимой смерти»(18)

Протестанты пытаются притупить страхи человека, окруженного образами разложения и конца: смерть для них это нечто большее, это метафизический разрыв тела и души; о своей участи надо думать не в час смерти, впопыхах откупаясь индульгенциями или донациями, о ней надо думать всю жизнь. «Искусство умирать сменяет искусство жить»(19) . В результате – смерть банализируется и теряет свое иррациональное могущество. Отдельная конкретная ощутимая смерть заменена чувством смертности вообще.

Некрос биос

Святые отцы (Максим Исповедник, Григорий Нисский) ввели понятие «мертвая жизнь» -- «некрос биос». Мертвая жизнь – это противоположность изначальной жизни, которая включает в себя смерть как саму себя, исключая ее как иное. «Жить по сопричастности жизни» для человека все равно, что не жить вовсе(20) . «Некрос биос» это переворачивание понятий: смерть включает в себя жизнь как свое Неиное, как часть себя.

Корни широкого распространения мертвой жизни стоит искать в эпохе Просвещения. Новое Время вынесло проблему смерти за рамки теологии. В «Трактате о человеке» Декарт проводит мысль о том, что душа (дух) и тело не имеют между собой ничего общего: душа не подчиняется физиологическому порядку, в том числе и такому, как смерть. Однако вера в анатомическое экспериментирование заставляет Декарта искать «орган» для души, в качестве которого он называет «мозговую железу» (21) .

Привнося границы во все, человек нового времени приносит везде смерть. «Язык современности постепенно абсолютизируют парадигму двоичного кода и, соответственно, утверждает абсолютную смерть как единственную подоплеку реальности» (22)

Биша принадлежит одно из определений понятия жизнь: «совокупность отправлений, противящихся смерти». Перестав трактовать смерть как неделимое мгновение, он научно обосновал рассредоточение смерти по всей протяженности жизни. Теперь сметь – это не событие, это процесс, это сущность, равнообъемная жизни. Книга Биша — первый акт современной концепции смерти. Не понимая, где пролегает граница между жизнью и смертью, эпоха боялась быть похороненной заживо в буквальном смысле.

По мнению Кьеркегора человек не просто обречен на смерть, но это обреченность носит характер болезни. Философия индивидуального существования именно при помощи «смертельной болезни» перестраивает структуру интеллектуального акта субъекта Нового времени(23) . Кьеркегор противопоставляет страху предметному, страху чего-то, страх ничто. Бороться с таким страхом можно только смещая его от ничто к нечто. В Новое время смерть уже субъективна.

Идея смерти получает интересную интерпретацию в контексте кризиса культуры. Для Шопенгауэра смерть, наравне с жизнью, имеет отношение не к отдельному человеку, а к Природе в целом. «Зато надлежит здесь обратить внимание на то, что муки рождения и горечь смерти представляют собою два неизменных условия, при которых воля к жизни пребывает в своей объективации, - т.е. благодаря которым наше внутреннее существо, возвышаясь над потоком времени и смертью поколений, вкушает беспрерывное настоящее и наслаждается плодами утверждения воли к жизни»(24) .

Фундаментальная для нас другая смерть, которая рушит все, на чем базировалась вся культура ранее – и таким образом оставляет человека лицом к лицу со Смертью. Речь идет о смерти Бога. Смерть Бога оказывается неразрывно связанной с крушением оппозиции потустороннего и посюстороннего. Раньше человек не боялся смерти, потому что верил в существование бессмертной души. Теперь у него душу вместе с Богом отняли. «Куда скрылся Бог? Я скажу вам! Мы убили его – вы и я! Мы все его убийцы!» (25) . Слова «Бог мертв» - это и диагноз, и прогноз. По логике – дальше должен умереть сам человек.

Фрейд влечению к жизни противопоставил влечение к смерти, раздробив целостную личность на составляющие психики. Неживое было раньше, чем живое, целью всякой жизни является смерть. «Наше бессознательное также недоступно для представлений о собственной смерти, также кровожадно по отношению к чужим, также двойственно (амбивалентно) по отношению к любимым людям, как первобытный человек» (26)

Что осталось после смерти Бога? На этот вопрос по-своему отвечает Хайдеггер. На место человека встает деперсонализированная сущность Dasein. Экзистенция есть бытие-в-возможности, на чем основано самопроектирование и трансцендирование человека. Среди множества возможностей есть особая, уйти от которой ни одно живое существо не властно. Это смерть. Подлинная экзистенция, кроме прочего, есть бытие-к-смерти. Своеобразие "смерти" заключается в том, что наше повседневное знание о ней несоотносимо с нашим Dasein. Dasein знает о смерти исходя из наблюдения факта смертей других. Смерть, таким образом, существует не для тех, кто умирает, а для остающихся.

Философия небытия Китаро Нишиды утвеждает, что бытие – вторично, конечно и условно и сложноопределимо, а небытие – вечно и абсолютно. Небытие через отрицание включает в себя всё. Я, соответственно, познает себя, изучая свою смерть. Я определяется через не-Я, через то, чем Я не является, таким образом, смерть обозначает самоотрицание конечной самости.

Смерть смерти

Смерти как иного в постмодерне нет. Смерть, как небытие в философии Нишиды, становится первичной. Человек постмодерна больше не может умереть, его жизнь превратилась в дожитие. Человек уже знает, что после смерти ничего нет: Бог ушел, а ничто осталось. Смерть Бога как точка отсчета постмодернистской философии символизирует отказ от всякой детерминированности. “Смерть Бога обращает нас не к ограниченному и позитивному миру, она обращает нас к тому миру, что распускает себя в опыте предела, делает себя и разделывается с собой в акте эксцесса, излишества, злоупотребления, преодолевающих этот предел, проступающих через него, нарушающих его – в акте трансгрессии” Батай пытается вернуть человеку самого себя путем оправдания «сверхнравственности» – морали, лишенной запретов. Но последовательно реализованная негативность зла знаменует собой очередной ряд смертей, в том числе и самого человека. В Работах Барта умирает автор, на место которого приходит безличное Письмо. Смерть автора – первый шаг к смерти субъекта, это отказ, кроме того, от внешней детерминанты текста и в этом смысле есть результат смерти Бога. Автор теряет право на истину и у Мориса Бланшо, не будучи в состоянии указать, как следует понимать его произведение.

Продолжая эту логику уже в метафизической форме Бланшо приходит к выводу, что смерть – «единственная возможность быть человеком», ведь бытие возможно постольку, поскольку есть небытие. За автором в постмодерне умирает и герой, и читатель.

В этой связи Делез и Гваттари заявляют, что для бессознательного смерть Бога ничем не обернулась – ведь оно его не знало и раньше. Отказ от идеи действующего субъекта приводит к тотальной спонтанности, провозглошается ценность расщипления Я. Термин «смерть субъекта» вошел в философский дискурс после работ Фуко «археологического периода». В результате децентрализации декартовского субъекта – посредством Другого или сведения его к бессознательному, символическому – в результате этого происходит сметь человека.

Левинас рассматривает смерть как исходящую от другого: смерть появляется лишь в попытке быть на месте Другого. Я не могу представить собственной смерти, не став на место умирающего Другого. «Таким образом, смерть оказывается пережитым событием Я посредством «уязвимости» смерти Другого»(27)

Для Дерриды смерть – «дар» или «невозможная возможность». В ситуации смерти человек обретает свою подлинную индивидуальность: ведь передать свою смерть другому невозможно. Смерть – это дар обретения себя. Это возможность для души наконец-то отделиться от тела и самореализоваться. В даре смерти для человека соединяются ответственность и вера. Кроме того, смерть – это предельное отсутствие значения: смерть лежит за пределами истины и не имеет четкой референции в языке (никто не видел смерть), такая ее бессмысленность делает ее «невозможной возможностью», поскольку для ее осознания необходимо ее перенести в область жизни. Смерть неозначаема в языке, поэтому она существует как фантом, призрак, иллюзия. Смерть оказывается по эту сторону границы, смерть оказывается в жизни. «Смерть всегда уже здесь, она сама суть не-бытия этого мира-призрака, и никакого перехода, поэтому, к ней не требуется»(28) . Истинное понимание смерти для нас невозможно, а то, что мы за таковое принимаем – на самом деле иллюзия. Такая вот апория.

У Бодрийяра в основе всех общественных отношений, в том числе и отношений с мертвыми, лежит символичский обмен. В современных обществах символического обмена как организующей их формы больше нет. Они одержимы символическим, но уже по-другому, оно для них теперь смерть. Бодрийяр отмечает своеобразное вытеснение современной западной культурой институтов смерти под девизом «быть мертвым – ненормально». «Смерть — это антиобщественное, неисправимо отклоняющееся поведение»(29) . И это приводит к тому, что гонимые и изолируемые от живых мертвые и нас, живых, обрекают на эквивалентную смерть — основополагающий закон символического все равно действует, не нам его обмануть. В этих условиях заключен новый общественный договор: общество в целом, вооруженное наукой и техникой, становится солидарно ответственным за смерть каждого индивида.

Каждый вправе, но вместе с тем и обязан умереть естественной смертью. Смерть отнята у каждого отдельного члена общества, ему уже не позволено умереть так, как он хочет. «Это социальное отсутствие смерти тождественно социальному отсутствию жизни»(30) . Жизнь, превращаясь в симулякр жизни, превращается в дожитие. Этот навязчивый страх смерти становится рациональным двигателем политической экономии, безудержное накопление представляется способом ее отменить. Объединенные символическим, жизнь и смерть не могут стать объектом экономики, они выступают в форме праздника, траты, потлача. Будучи разделены, они попадают под власть экономики.

В этом смысле интересны рассуждения современного российского писателя и публициста Сергея Рогонова, которые, возможно, открывают перспективы понимания смерти в русле концепций, например, тела без органов. Подвергая критике современное понимание смерти как смерти мозга (автор приводит в пример детей ананцефалов, которые рождаются сразу без нее), он констатирует, что «смерть человека невозможно констатировать, оставаясь в пределах его биологических механизмов жизнедеятельности»(31) . «Биологическая» смерть не есть абсолютная, истинная смерть, поскольку человек не только и столько организм. Возможности современной медицины превратить человека в сложную конструкцию искусственных тканей только отдаляют он нас понимание смерти. Интерпретация смерти вне рамок только биологической ее составляющей позволило бы больше узнать не только о процессах самосовершенствования, но и о процессах саморазрушения. Таким образом, по факту границы между жизнью и смертью до сих пор размыты, медики до сих пор не могут адекватно операционализировать концепт, но в анологовом сознании масс – это взаимоисключающие понятия, граница между которыми четко определена. В философском же дискурсе смерть вобрала в себя и жизнь. Как и в этносе, она «здесь», по эту сторону границы, но не как продолжение жизни, а как ее симуляция.

Вопрос остается открытым: как в фильме Джармуша, каждый сам выбирает, в какой момент умирает герой.

Список литературы.

1.           Арьес Ф. Человек перед лицом смерти, М., 1992

2.           Бессмертный Ю.Л. Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции, М., 1991

3.           Бодрийяр Ж.Символический обмен и смерть. — М., 2000

4.           Винничук Л. Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима. - М., 1988

5.           Всемирная энциклопедия: Философия. Гл. научн. ред. Грицанов А.А. М., Мн., 2001

6.           Гараджа В.И. Религиоведение, М., 1995

7.           Гурко Е.Н. Смерть в деконструкции - тема двух монографий Деррида - "Дар смерти" и "Апории" http://www.niv.ru/doc/philosophy/encyclopedia-post-modern/446.htm

8.           Дебор Г. Общество спектакля, М., 2000

9.           Делез Ж. О смерти человека и о сверхчеловеке

10.         Дугин А.Г. "Русская Вещь", М., 2001

11.         Дугин А.Г. Философия традиционализма, М., 2002

12.         Мень. А. История религии. Том 4.

13.         Минюшев Ф.И. Социальная антропология, М., 2009

14.         Мордовцева Т.В. Идея смерти в культурфилософской ретроспективе, Таганрог, 2001

15.         Ницше Ф. Веселая наука, СПб, 2010

16.         Религиоведение/ под. Ред. М.М. Шахнович – СПб, 2009

17.         Роганов С. Феномен смерти и концепция «смерти мозга» в современной культуре http://phenomen.ru/public/journal.php?article=39

18.         Фрейд З. Мы и смерть

19.         Хейзинга И. Осень средневековья, М., 2002

20.         Шопенгауэр А. Смерть и ее отношение к неразрушимости нашего существа

21.         Элиаде М. История веры и религиозных идей. Том первый: от каменного века до элевсинских мистерий

22.         Элиаде М. Шаманизм. Архаические техники экстаза

23.         Элиаде М., Кулиано И. Словарь религий, обрядов и верований

24.         Stanford encyclopedia of philosophy // Nishida Kitaro http://plato.stanford.edu/entries/nishida-kitaro/

Примечания

1. Элиаде М., Кулиано И. Словарь религий, обрядов и верований

2. Там же

3. Элиаде М. История веры и религиозных идей. Том первый: от каменного века до элевсинских мистерий

4. Элиаде М. Шаманизм. Архаические техники экстаза

5. Всемирная энциклопедия: Философия. Гл. научн. ред. Грицанов А.А. М., Мн., 2001, с. 948

6. Винничук Л. Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима. - М., 1988, с. 310

7. Мень. А. История религии. Том 4.

8. Религиоведение/ под. Ред. М.М. Шахнович – СПб, 2009. с. 184

9. Гараджа В.И. Религиоведение, М., 1995

10. Там же.

11. Дугин А.Г. Философия традиционализма, М., 2002

12. Там же.

13. Религиоведение/ под. Ред. М.М. Шахнович – СПб, 2009. с. 301

14. Арьес Ф. Человек перед лицом смерти, М., 1992, с. 114

15. Там же, с. 121

16. Там же, с. 137

17. Хейзинга И. Осень средневековья, М., 2002

18. Бессмертный Ю.Л. Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции, М., 1991, с. 186

19. Арьес Ф. Человек перед лицом смерти, М., 1992, с. 261

20. Дугин А.Г. "Русская Вещь", Арктогея, 2001

21. Мордовцева Т.В. Идея смерти в культурфилософской ретроспективе, Таганрог, 2001

22. Дугин А.Г. Философия традиционализма, М., 2002

23. Там же.

24. Шопенгауэр А. Смерть и ее отношение к неразрушимости нашего существа

25. Ницше Ф. Веселая наука, СПб, 2010, с. 158

26. Фрейд З. Мы и смерть

27. Мордовцева Т.В. Идея смерти в культурфилософской ретроспективе, Таганрог, 2001

28. Гурко Е.Н. Смерть в деконструкции - тема двух монографий Деррида - "Дар смерти" и "Апории" http://www.niv.ru/doc/philosophy/encyclopedia-post-modern/446.htm

29. Бодрийяр Ж.Символический обмен и смерть. — М., 2000, с. 235

30. Дебор Г. Общество спектакля, М., 2000

31. Роганов С. Феномен смерти и концепция «смерти мозга» в современной культуре http://phenomen.ru/public/journal.php?article=39